Первой, пожалуй, была мысль. Она появилась будто бы вскользь, невзначай – след рукава на запылившемся зеркале – стоит ли вглядываться в отражение? Всем нам ведомо, мол, зеркала без дна. Стоишь чуть поодаль, и что-то размыто-нечеткое, смутно знакомое будто
вглядывается в тебя.
читать дальшеНе то страх на лице, не то оскал.
Этот, стоящий напротив вздрагивает, чертыхается на безукоризненном польском, алая капля расползается ржавчиной по светлой веснушчатой и батистовой белой, я бы – ещё чуть-чуть – и улыбнулся даже, но
моё ремесло – отражать. Я предельно искусный мастер, не правда ли? Мы утешаемся этой ложью, да, пожалуй, каждый из нас. Шейный платок прячет невольный изъян, вымарывая настоящее почти до боли знакомым жестом.
«Что, – вдруг думаю я, – что если…?»
Закат заражён; воспалённое небо бледнеет, его тело вспорото сотней касаний плети, облака напиваются дымом сгоревшего ночью предместья, ветер латает прорехи серостью, в воздухе пахнет гарью, палёной плотью, минувшей смертью. Я бы вслушался в шёпот её, голос, шелест, в сотни тысяч не прозвучавших более никогда, я бы мог даровать им равно память и/или забвение, но время ловить фиакр.
Мостовая ложится под цокот копыт вязкой чернильной грязью, экипаж останавливается, привратник касается пальцем шляпы, не то приветствуя, не то крестясь запоздало, кивает без должной вежливости, но с такой приятной мне долей страха, мол, господин, пожалуйте,
вам сюда.
Мадам встречает меня атласным блеском алых своих перчаток, бронзой светильника, века на два нас старше, голосом, смутно похожим на голос моей нерождённой матери – эта мысль вдруг саднит порезом
неглубоким, близ кадыка.
Я повторяю тысячу тысяч раз, без единого звука, как мантру, всё, что ранее было мною же сказано, отпечатано в амальгаме, высечено в памяти, будто в камне. Мне уже не впервой первый раз
переступать закон, переходить за грань, делать шаг за черту/десять шагов до выстрела – от барьера. Страха нет после выстрела, только вера,
будто мёртвых не существует.
Совсем.
Мои пальцы почти не дрожат,
когда я зажигаю свечи,
когда сизый дурман расползается по пространству,
когда там, вдалеке, возле ратуши, стоном заходится колокол,
когда я беру руку в атласных в свои ладони,
и говорю, что должно.
Слог касается слога, голос – выдоха, грань так близко, что чудится настоящей, непридуманной, осязаемой. Любопытство – один из моих грехов. «Что, – говорит мне чужой и знакомый голос, – что, если жажда делать зло…?» Как распознать, который из звуков мой? Я сбиваюсь на миг, на такт, сердце – билось ли раньше? – вдруг опять пропускает удар, вместо сердца гремит набат,
а потом тишина обрывает шёпот.
Я смотрю,
и ничто в ответ тоже смотрит.
Я не вижу его лица,
не слышу голоса.
– Он пришёл? – тихо шепчет мадам.
– Он пришёл, – отвечаю.
Вот только кто?
@темы:
флешмоб,
сиреневый джокер,
бета-версия жизни,
словотворное,
2023