Он сидит на пустынном берегу; ни громкоголосые чайки, ни игривая волна не нарушают его покоя, не то опасаясь потревожить спутника спящего чуть поодаль выкованного не то безымянным покойником, не то хромым скандинавских кровей кузнецом, чьим именем после станут звать чёрта, выщербленного клинка, завернутого в потрепанный жизнью и воспоминаниями плащ, не то попросту не замечая незваного пришлого. Тот сидит неподвижно; издали можно принять его за один из мрачных валунов-утёсов: прошлое разбросало их по округе, вздыбило ими землю, будто гребнями павших в неравной драконов, часть поросла густым лесом, а часть зачерствела настолько, что плодородная почва их чрева стала каменной породой. Гость здешних мест вслушивается не то в собственное молчание, не то в едва слышный плеск ласковых, рожденных ветром, а не течением, волн, еще хранящих в себе глухо рокочущую из забытья память струящегося в их покорно-озёрном умиротворении предвечного океана.
Укрывший плащом ждёт. Он терпелив; терпеливее ночи, сменившей день, дня, развенчавшего ночь, скупой на багрянец осени и на снег - зимы, волн, в полноводье лобзающих сбитые пыльной дорогой ноги, мелких рыбешек, норовящих юркнуть меж пальцами, равнодушного взгляда хмурых уэльских небес.
Мир вокруг привыкает к безмолвному истукану, и однажды тот становится частью этого мира, вдруг усмехается (тонкие губы его скупы на улыбки, но не теперь), смотрит в седое небо (чудится даже, бормочет что-то, грозит ему кулаком), поднимается, будто не тянут к земле цепи прожитых ранее и нет - всё ещё лет, левой ладонью берет (на локоть ниже крестовья) замотанный в ветошь меч, делает шаг, и ещё, и ещё.
Озерная гладь смыкается над главой.
Озерная гладь поцелована кровью; та распускается алым цветком, в сердце которого крестовая рукоять.
Мир привыкает к смерти безмолвного истукана.
Ночи и дни отмеряют лета и годы, всё тише звучит океан в памяти озерца, песчинки, хранившие оттиск меча на себе, давно превратились в ил, берега поросли камышом и осокой, звонкоголосые свили в них гнёзда.
У короля бриттов однажды рождается сын. У народа бриттов - пророчество.
Настоящее встречается с прошлым.
**
Сидит на поросшем высокими берегу; илистый камень напротив смотрит в седое небо, баюкая рану-трещину на влажном своем боку. Меч лежит у пришлого на коленях, туго сплетенные алые ленты - ножны; мир почитает безмолвием обнажившего голову/сердце своё истукана.
- Я нареку тебя Каледвулх, - сын короля нарушает молчание, озёрный утес (чудится) усмехается, трещина-рана медленно расползается, сетью морщин покрывая камень, превращая его однажды в воспоминание.
**
Сэр Томас Мэлори называет клинок "Экскалибур".