читать дальшеЯ был знаменитый писатель; мне казалось, что это самая прекрасная профессия.
**
Я понял, что пора браться за дело, и взялся за дело: записал на листочках некоторые идеи и набросал на компьютере несколько синопсисов. Но ничего хорошего не вышло. Тогда я стал придумывать другие идеи и набросал новые синопсисы. С тем же успехом. В конце концов я купил новый компьютер — в надежде приобрести в комплекте отличные идеи и отменные синопсисы.
**
Забудьте о гениальности, просто складывайте вместе слова. Гениальность придет сама собой.
**
Маркус, шедевры не пишутся. Они существуют сами по себе.
**
Не давайте тщеславию вас пожрать. Иначе ваше сердце будет одиноким, а перо печальным.
**
В крайнем случае я попросту говорил себе: он человек, а у каждого человека есть свой демон. У всех есть свои демоны. Вопрос только в том, до каких пределов с ними можно мириться.
**
Из этого опыта я вынес одно: чтобы стать великолепным, достаточно пускать пыль в глаза другим; в конечном счете все дело в штукарстве.
**
— Мне бы хотелось научить вас писать, Маркус, не затем, чтобы вы просто умели писать, но чтобы вы стали писателем. Потому что писать книги — это пустяки: писать все умеют, но не все при этом писатели.
— А как человек узнает, что он писатель, Гарри?
— Никто не знает, что он писатель. Ему об этом говорят другие.
**
Потому что это придало смысл моей жизни. Если вы еще не заметили, жизнь вообще-то — штука бессмысленная. Разве что вы сами постараетесь вложить в нее смысл и будете биться что есть мочи каждый день, чтобы достичь этой цели. Вы талантливы, Маркус; придайте смысл вашей жизни, и пусть ветер победы овевает ваше имя. Быть писателем — значит быть живым.
**
Если в один прекрасный день вы усомнитесь в том, что делаете, — ступайте бегать. И бегайте, пока ноги держат: вот тогда почувствуете, как в вас пробуждается бешеная воля к победе.
**
— Писатели, Маркус, потому такие уязвимые, что способны испытывать два вида любовных страданий, то есть вдвое больше, чем все нормальные люди: горести любви и горести книги. Писать книгу — все равно что кого-нибудь любить: это может быть очень мучительно.
**
Самоубийством кончают не все писатели. Только те, чьи книги никто не читает.
**
Они знали, что отныне писать — значит любить, потому что им не дано быть вместе.
**
— Неплохо. Но по-моему, вы придаете слишком большое значение словам.
— Словам? Но ведь слова имеют значение, когда пишешь, разве нет?
— И да, и нет. Смысл слова важнее, чем само слово.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, слово — это просто слово, и все слова принадлежат всем. Достаточно открыть словарь и выбрать какое-нибудь одно. И вот тут начинается самое интересное: способны ли вы придать этому слову совершенно особый смысл?
**
Слова принадлежат всем до тех пор, пока вы не докажете, что способны присвоить их себе. Этим и определяется писатель. Вот увидите, Маркус, некоторые станут вас уверять, будто книга — это отношения со словами. Неправда: на самом деле это отношения с людьми.
**
Книги, дорогой мой Маркус, опасны тем, что вы можете потерять над ними контроль. Выпустить книгу означает, что то, что вы писали в полном одиночестве, вдруг ускользает у вас из рук и растворяется в публичном пространстве. Это очень опасный момент: вы все время должны владеть ситуацией. Утратить контроль над собственной книгой — это катастрофа.
**
Кто вам вбил в голову эту чушь? Вы раб своей карьеры, своих идей, своего успеха. Вы раб своего положения. Писать — значит быть зависимым. От тех, кто вас читает — или не читает. Свобода — бред собачий! Никто не свободен. Часть вашей свободы в моих руках, а часть моей — в руках акционеров компании. Так жизнь устроена, Гольдман. Никто не свободен. Будь люди свободны, они были бы счастливы. Много вы знаете по-настоящему счастливых людей?
**
Влюбленные расстаются и не встречаются вновь; так кончаются все истории любви.
**
Вот в этом и состоит писательский труд. Если вы пишете, значит, вы способны чувствовать сильнее других и передавать эти чувства. Писать — это позволить читателям увидеть то, что они не всегда могут увидеть сами. Если бы истории о сиротах рассказывали одни сироты, это был бы тупик. Это бы означало, что вы не можете писать ни о матери, ни об отце, ни о собаке, ни о летчике, ни о русской революции, потому что вы — не мать, не отец, не собака, не летчик и не видели русской революции своими глазами. Вы всего лишь Маркус Гольдман. Если бы каждый писатель должен был писать только о самом себе, литература была бы страшно убогой и утратила бы весь свой смысл. Мы вправе писать обо всем, Маркус, обо всем, что нас волнует. И никто не может судить нас за это. Мы писатели, потому что умеем делать по-другому то, что умеют делать все вокруг — писать. В этом вся хитрость.
**
— Видите ли, Маркус, слова — это замечательно, но порой они напрасны, одних слов мало. Бывают моменты, когда некоторые не желают вас слушать.
— И что тогда делать?
— Хватайте их за шкирку и жмите локтем на горло. Как можно сильнее.
— Зачем?
— Чтобы их задушить. Когда слова бессильны, бейте кулаком.
**
Новая книга, Маркус, — это начало новой жизни. А еще это время величайшего альтруизма: вы дарите частицу себя любому, кто попросит.
**
Правда никак не влияет на то, что испытываешь к другому человеку. Это и есть великая драма чувств.
**— Гарри, как узнать, что книга закончена?
— Книги — они как жизнь, Маркус. На самом деле они никогда не кончаются.