Постмодернизм; антиутопия. Мир отброшен Взрывом на 200 лет назад; главный герой, Бенедикт, сочетает в себе мир старый и новый, не понимает и не чувствует Слово, но испытывает просветление, умиротворение, прикасаясь к Книге, постепенно Книга становится для него святыней. Не понимает сути книг и не стремится понять; поиск утраченной духовности, гармонии, человечности. Утраченная духовная культура воплощена в книгах, но книги воспринимаются буквально; названия глав - буквы старославянского алфавита, новый мир только осваивает азбуку бытия. Кысь - ирреальный страх, грань, за которой человек перестает быть человеком.

И тревога холодком, маленькой лапкой тронет сердце, и вздрогнешь, передернешься, глянешь вокруг зорко, словно ты сам себе чужой: что это? Кто я? Кто я?!.. Фу ты… Это же я. Словно на минуточку себя выпустил из рук, чуть не уронил, еле успел подхватить…
читать дальше**
А так про книжицы завсегда говорят: пища духовная. Да и верно: зачитаешься, – вроде и в животе меньше урчит. Особенно ежели куришь, читаючи.
**
Чисто и ясно, льдисто было на душе. Без неврозов.
**
Знал, – а все же брел, брел, почти равнодушно, как перед смертью, или сразу после смерти, – когда все уже совершилось и ничего не поправишь.
**
Я только книгу хотел, – ничего больше, – только книгу, только слово, всегда только слово, – дайте мне его, нет его у меня! Вот, смотри, нет его у меня!.. Вот, смотри, голый, разутый, стою перед тобой, – ни в портянке не завалялось, ни под рубахой не таю! Не спрятал подмышкой! Не запуталось в бороде! Внутри, – смотри – и внутри нет его, – уж всего вывернуло наизнанку, нет там ничего! Кишки одни! Голодно мне! Мука мне!..
…Как же нет? А чем же говоришь, чем плачешь, какими словами боишься, какими кричишь во сне? Разве не бродят в тебе ночные крики, глуховатое вечернее бормоталово, свежий утренний взвизг? Вот же оно, слово, – не узнал? – вот же оно корячится в тебе, рвется вон! Это оно! Это твое! Так из дерева, из камня, из коряги силится, тщится наружу глухой, желудочный, нутряной мык и нык, – извивается обрубок языка, раздуты в муке вырванные ноздри. Так гуняво гундосят заколдованные, побитые, скрюченные, с белыми вареными глазами, запертые в чуланах, с вырванной жилой, с перекушенной хребтиной; так, верно, и пушкин твой корячился, али кукушкин, – что в имени тебе моем?