Асфальт высох, самокат пока что стоит разобранный и ждет втулку (невольно вспоминается небезызвестный анекдот про "один - сломал, второй - потерял"), самое время брать с собой доску на прогулку, рваться впереди батька в пекло и раздумывать о том, не научиться ли трюкам, а не просто езде. Просто ездить ведь скучно, а весна - не время для скуки.
До ВДНХ рукой подать, ученики, сместившись на конец недели, дали несколько часов свободного времени, трачу их на книги и прогулки, сажусь на трамвай и еду, отсчитывая станции под музыкальные ритмы, первым делом роняю борд и еду до памятника Ленину, вокруг, затем - к тиру. Призовой наскучил, потому чаще заглядываю в почти неприметный, у самого входа в парк аттракционов. Выбираю ИЖ или Макаров и вглядываюсь в знакомую светло-зеленую мишень, прицеливаюсь неторопливо, спускаю курок и дожидаюсь, пока механический голос проговорит "десять". Переламываю винтовку, заряжаю, целюсь, растворяюсь в ощущении единства с оружием. Perfect.
Мне не хватает привокзального тира с мишенями-пятачками и фигурками: побитыми, стертыми, источенными временем и чужими пулями.
Палец, курок, выстрел.
Потом можно возвращаться. Видеть, как набухают почки на деревьях, тает оставшийся лежалый снег, расчехляют карусели, светлеет белокаменная моя Москва.
А где-то потом - ученики, книжный, клуб, водитель от бога, который довозит до дома и оставляет свой номер телефона: кажется, я знаю, с кем буду обкатывать машину и учиться чувствовать дороги своего города.
**
Под утро приходят сны. Толпятся вокруг, перешептываются, галдят, некоторые - молчат. Топчутся у порога, ждут приглашения: угрюмо, почти зло. Алчут коснуться меня своими тенями-пальцами-образами, целовать мои уста, топить в себе мое тело.
Я открываю двери и говорю: welcome.