Нас породнила пара кусков свинца, старенький самопал и ружейный порох:
Это из нас вынул Амур сердца и расстрелял в упор их. (c)

Нет, не судьба тебе, Шут, отказаться от карт - они в тебе заперты (или ты в них), вписаны в твой аркан. Я знаю, как это сложно, когда в пару первой - приходит вторая масть. Я испытал это на себе сам. В такие моменты лучше побыть одному, когда штормят бубны, дразнят рыжеволосыми на крепких и диких пиратских кораблях в каком-то из далеких морей в ненастоящей вселенной. Бубны звенят в голосах цыган, поступи коней, осыпаются ветрами - о да, я помню ветра бубновой масти: привет. Я почти скучал. Бубны стучатся в самую душу, душа отдается огню и ветрам, лицо сгорает под солнцем до меди и бронзы, на пальцах новые шрамы - светлые нити старых. Лето - пора перемен, впрочем, началось это все весной.
Сперва сгорали мосты за спиной, подсвечивая пики алым, после - вставали тенью у хмурых окон, застывали солнечными лучами - медом и янтарем во взгляде, провоцировали улыбаться иначе, иные плести слова и говорить мысли, другие читать книги, безрассудней играть со временем. Пика вложила в руки нити марионетки, бубны - воплотили ее в пражском франте в цветастых одеждах: вот тебе твоя куколка - ве-ди. Бубны внутри отзываются летом, бубны внутри расправляют знакомые с детства крылья - пора просыпаться, юный Шут.
Я пишу вирши, касаюсь в них темы войны, молчу в них чуть тише, чем только способен молчать. Слова остаются в заметках на разбитом экране сотового, на обрывках бумаг и в черновиках. Эти слова уже не мертворожденные - в них зреет бубновый ветер, в них жизни чуть больше, чем в тех, что в цифре "31" слева.
Август - rubedo.
Где-то там, за спиной, круг замкнулся и стал просто кругом, а не колесом Сансары.