24 часа. В сутках 24 часа, напоминаю я себе, пью холодную (зубы сводит) воду, улыбаюсь приходящим в офис людям, болтаю с психологами, читаю "Милых мальчиков" - оно тягучее, как патока, как смерть мухи в паутине, я не выдерживаю, закрываю вкладку. Душно. Нужно бы привести себя и рабочее место в порядок, сделать фотографии - но мне лень, мне всегда чертовски лень этим заниматься, зайти на сайт, включить мозг, позвонить насчет завтрашнего дня, когда люди разойдутся более-менее, рассеянно протереть пыль или, там, заварить кофе, например, записать сны - я так давно обещаю это сделать, что, пожалуй, все кроме меня уже подзабыли это обещание. Запястье дергается в привычном жесте - играй, Джокер, тебе же нравится играть, или уже не по душе, а, любимчик крапленых? Право же, мне нечего себе ответить, мой драгоценный я, мне совсем нечего тебе сказать кроме того, что ты сам знаешь. Я хочу завтрашний вечер. Я чертовски хочу завтрашний вечер, мысли то и дело возвращаются к мыслям о. Время тягучее, плавкое и ядовитое, как ртуть.
- Мастер, научи меня больше никогда не плакать.
- Хорошо. Научу.
Мастер мертв, мастер давным-давно мертв, но. Иногда мне кажется, что он умер не до конца, что где-то там, в глухой тишине собственной смерти, он все еще жив, все уже жив - времена меняются и смерть вместе с ними. Даже та, которая случилась давным-давно. Есть ли срок годности у небытия? Мне чудится, его, Мастера, выпустили на поруки, под залог моего собственного слова, которому я снова смог доверять, объявили амнистию - сколько там прошло?
Риторический вопрос.
В виски стучится привычная боль, я говорю - никого нет дома, но она настойчива. Мерно гудит кулер, слышны приглушенные голоса, силуэты людей распадаются в цветовые пятна. Душно. Конец августа, Москва, центр.
Антракт. Занавес.