Ты говоришь: в этом городе тихо и жутко до дрожи в коленях,
до яркого крика, до звона монет по асфальту: одной или двух
в этом городе, ты говоришь, о нет - ты думаешь, только вслух,
мертвые даже тени и листья осенние.
Я только киваю: это моя духовно-душевная Припять,
моя безголосая память разрушенной древней Спарты
в ч/б фотографиях. Думаешь, можно назвать талантом
способность все мертвое - воссоздать?
Ты говоришь: оглянись вокруг, все пропахло полынью и тленом
и чем-то излишне вечным еще. В этом городе нет даже ноты тебя самого
он похож на реактор в мае, он, черт возьми, заколоченный наглухо гроб
моей локальной вселенной.
Ты злишься, мол этот город - залы Снежной моей королевы
(вот привязался к ней!) - только бы складывать льдины в "вечность"
все давно разгадали кроссворд, обратный избрали путь, а не встречный
впрочем у прочих кровь, а у тебя - то ли лед, то ли пепел по венам.
Ты зли-ишься, мол, этот город мною привязан к сказкам, вот на кой?
Город мертв, город в тени седые раскрашен, город пропах зимой
городу нужен лидер, стратег и тактик, не Сказочник, а Герой
я отвечаю, что город лишь только мой.
Ты говоришь: оставайся в своей Хиросиме, чертов шут,
свои забираешь герберы, хлопаешь дверью до сотрясения мира
я возвращаюсь в себя, я касаюсь холодных теней, которые пьют
горько-терпкий ветер полынный.
**
Я читаю свой город меж строк, я пишу ему новое имя и время,
и из пепла сожженных мостов возгорается смерть поправший,
акварелью рисую поверх и огонь обретает тело
и, конечно, характер.
Я смеюсь, и мой смех пробуждает осень, кроет картами неба космы,
разгорается солнцем, щекочет седые тени, отвергает правила бытия,
растекается кровью по венам, наливая багряным и серость, и осень
этот город, милая
- это я.