"Quo vadis?", "Камо грядеши?", "Куда идешь?" - вариации названия, пожалуй, любимой моей
книги польского автора Генрика Сенкевича.
Узнал я об этой книге в университете на лекции по философии. Нет-нет, мы ее не обсуждали, просто Ольга К., моя уважаемая преподаватель, обмолвилась, что книгу эту прочла и впечатлилась. До этого я слыхал об эпопее "Огнем и мечом" все того же поляка, но как-то на почитать не вдохновился. А тут меня зацепило название. Да так зацепило, что пошел я домой, сел за компьютер, открыл первый линк по поисковому запросу и читал. Читал взахлеб, взапой, не отрываясь и не отвлекаясь ни на что. Я вообще редко прерываюсь, читая что-либо, но здесь... книга увлекла, затянула, зацепила. Сперва меня несколько раздражала детализация в описаниях, но после - именно она помогала сполна проникнуться духом эпохи. Несколько дней после я ходил под впечатлением от прочитанного. Затем заглянул в библиотеку и взял ее бумажный вариант. И снова. И снова. Пока что не купил ее себе, но хочу в свою библиотеку. Желающие подарить ее мне -
велкам.Немного о романе:
- сюжет приятен для любителей остросюжетных драм, для читателей, способных в полной мере сопереживать человеческой личности в рамках как отдельно взятой эпохи, так и мира в целом
- книга о Любви, о Вере, идеалистичная, утопичная теория о том, кто и какие были христиане. И, какие они должны быть, пожалуй
- книга о жизни, об интригах, о мировосприятии и его метаморфозах, о человеческом разуме и человеческом сердце
Искренне симпатизирую Петронию, может, потому что невольно ассоциирую себя с ним. Он красив с точки зрения разума.
Виниций и Лигия. Им нельзя не сопереживать. За их историей нельзя не наблюдать.
Урс. Великан-варвар, с такой прямой, наивно-детской философией и нечеловеческой силой.
Акта. Ее образ раскрыт мало, но она ощущается очень живой. Впрочем, в книге нет ни одного картонно-картинного персонажа.
Христиане: Петр, Павел, Крисп, лекарь Главк и другие - все запоминаются, в каждом - своя уникальность. В Криспе мне видится образ католической церкви времен инквизиции. Хотя порой Криспу откровенно хочется хорошенько врезать.
Нерон и его свита. Тигеллин. Нерона порой жаль.
Хилон. Противоречивый и яркий образ, гротескный, болезненный. Заставляющий задуматься. В частности, о себе.
Римские боги, в которых никто не верует, и сам Христос.
Пожар. Милосердие. Смерть.
Вера. Мученичество.
Безумие.
Любовь.
Жизнь - в каждой из ее граней.
...и напоследок. То, что остро по сердцу, лично меня:
Дорога была пустынна. Крестьяне, возившие в город зелень, еще, видимо, не успели запрячь мулов в свои тележки. На каменных плитах, которыми вплоть до самых гор была вымощена дорога, стучали деревянные сандалии двух путников. Наконец над седловиной между горами показалось солнце, и странное явление поразило апостола. Ему почудилось, будто золотой диск, вместо того чтобы подыматься все выше по небу, спускается с гор и катится по дороге.
- Видишь это сияние - вон оно, приближается к нам? - молвил Петр, остановясь.
- Я ничего не вижу, - отвечал Назарий.
Минуту спустя Петр, приставив к глазам ладонь, сказал:
- К нам идет кто-то, весь в солнечном сиянии.
Однако никакого шума шагов они не слышали. Вокруг было совершенно тихо. Назарий видел только, что деревья вдали колышутся, словно кто-то их тряхнул, и все шире разливается по равнине свет. Он с удивлением поглядел на апостола.
- Рабби, что с тобою? - тревожно спросил юноша.
Дорожный посох Петра, выскользнув из его руки, упал наземь, глаза были устремлены вперед, на лице изображались изумление, радость, восторг. Внезапно он бросился на колени, простирая руки, и из уст его вырвался
возглас:
- Христос! Христос!
И он приник головою к земле, будто целовал чьи-то ноги.
Наступило долгое молчанье, потом в тишине послышался прерываемый рыданьями голос старика:
- Quo vadis, Domine?
Не услышал Назарий ответа, но до ушей Петра донесся грустный, ласковый голос:
- Раз ты оставляешь народ мой, я иду в Рим, на новое распятие.
Апостол лежал на земле, лицом в пыли, недвижим и нем. Назарий испугался, что он в обмороке или умер, но вот наконец Петр встал, дрожащими руками поднял страннический посох и, ни слова не говоря, повернул к семи холмам города.
Видя это, юноша повторил как эхо:
- Quo vadis, Domine?
- В Рим, - тихо отвечал апостол.
И он возвратился.