Светке почти тринадцать. Не маленькая уже, кажется. Сидит, вжавшись в ржавую, со сбившейся, рваной голубой краской – досталась скрипучая ещё от покойной бабушки, смотрит на дверь не волком – волчонком, дворнягой битой. Вслушивается в шаги, которые не звучат. Вернутся года через два, то и три, но Светка уже будет взрослой, Светка уже будет смелой, Светка уже всё сможет. Даже запереть дверь. Даже закричать вслух. Даже рассказать то, что нельзя рассказывать.
читать дальше
По щекам текут слёзы – солёные, злые, горькие, непрошенные. Светка утирает сопли рукавом, шмыгает почти беззвучно – рёв привлекает монстра; тот сжался в измятый комок поверх папок в картонной коричневой, загнанной под кровать, коробке, разрисованной в детстве ещё синим, жёлтым, оранжевым.
Светке себя безудержно жалко. Хочется будто бы даже, чтобы обнял кто, кроме кусачего шерстяного одеяла, латаного-перелатаного, но в одночасье и в дрожь бросает при мысли одной об объятьях. Тётка, помнится, попыталась, за плечи, тогда, на кладбище – чуть её не ударила. Хоть Нина Матвеишна и не со зла, это Светка злая.
Запахом перегара тянет оттуда, из прошлого, касаниями липкими, грязными, сальными, потной ладонью на губах, искривлённых плачем. А ещё пирогами – сдобными, с вишней, мягкими, ароматными. И пощёчиной хлёсткой, след от муки оставившей; пять лет назад прозвучал, а до сих пор отпечатался – не смыть, не содрать с кожей, не стереть из памяти.
Светка потом перестала плакать даже. Слёз тогда не осталось – вернулись только вчера. В зал суда не пошла – смотрела по телевизору с тёткой вместе. Тётка промакивала чистым батистовым уголки глаз, «бог, – говорила, – ему судья, откупился, ирод проклятый». Погибшую голубкой своей называла. Не чужой, поди, человек. Сестра. Непутёвая, гиблая, дрянная.
– Расскажи, – попросила было Светку однажды, – о мамке-то.
– Пироги печь любила. С вишней. Сладкие.
Сказала – как в душу плюнула, а больше ничего не добавила. Вспоминала только лужу на кафеле: липкую, скользкую, ржаво-алую. Испачканные в муке пальцы, застывшие и закляклые. Опустошённый взгляд отца – протрезвевшего в миг, постаревшего будто разом; полицию вызвал сам, не отпирался, не отрицал.
Осудили по сто девятой.
Светка сидит, не дышит почти и почти не плачет.
Фотокарточка: мать смеётся ещё, молодая, красивая, яркая – изрезана и измята. Скомкана зло, заброшена в короб теннисным мячиком.
Светкин монстр под кроватью.
@темы:
флешмоб,
сиреневый джокер,
словотворное,
будда-который-курит,
2025,
writober2024