продавец паранойи
– Ты пришла, госпожа Ноби, – говорит слепой, и кюби, застигнутая врасплох звуком его голоса, замирает, понимая, что действительно пришла.
Дорога послушной змеёю вьется к воротам пустого храма.
Чавкающие шаги неупокоенного доро-та-бо вплетаются в долгий протяжный крик разбуженной цапли. Нэцукэси молчит, вслушиваясь. Откладывает в сторону нож, ветку хиноки, медленно, чуть пошатнувшись, поднимается со ступеней старого храма, оправляет складки дряхлого, но опрятного серого кимоно, грубая ткань которого не тронута ни вышитым цветком, ни обережным знаком, поворачивается к пришедшей, кладёт изрезанные тысячу тысяч раз, огрубевшие, исцелованные солнцем и дорожной пылью ладони на бедра по диагонали, делает вдох.
Сэйрицу.
Слепой медленно наклоняется, пока ладони не замрут, коснувшись изъеденных болью коленей, смотрит невидящим взглядом в поросшую сорняками, истертую тысячей тысяч шагов неровную каменную кладку. Делает едва слышный вдох и выдох, пока кицунэ забывает дышать.
Сайкэйрэй.
«Пожалуйста, госпожа Ноби, прости меня. И. Здравствуй?»
Медленно выпрямляется.
Ветер
доносит звук колокольцев, сорванных однажды со шпилек в густых и тяжелых её волосах; солома путалась в прядях, вонзалась в пальцы, а кожа госпожи Ноби была такой нежной и такой горячей и пахла фруктовым вином и зноем. Какими хрупкими были её тонкие птичьей кости запястья, оплетенные нитями серебра. Как обжигающ стон.
Как жалобен плач.
Госпожа Ноби касается воспоминаний и вздрагивает, будто ей чудится лай настигающих псов, вырезанных однажды из цугэ всё той же, в воспоминаниях шпильки сорвавшей рукой слепого.
Она смотрит на истрескавшуюся маску нэцукэси, бывшую когда-то его лицом, на глубокие морщины, избороздившие когда-то высокий красивый лоб, на невидящие глаза, воспаленные и впалые, на почти что седые пряди, иссеченные зноем и ветрами.
Делает шаг.
И еще один шаг.
Каждый из новых грядущих шагов отдается старой, скупой почти болью в однажды (у нее еще было всего только пять хвостов) небрежно сломанной лапе. Лисица подходит к ступеням, смотрит на ветвь кипарисника, качает головой отрицательно, прячет в рукав, взамен оставляя новую деревяшку. Затем, распушив все свои девять хвостов, садится на звуки чужих шагов и просьб к божествам, наблюдая, как нэцукэси опускается рядом, берет в левую ладонь нож, а в левую — чурбак, касается лезвием кожи обрубка, смочив порез кровью: цугэ намного твёрже, чем хиноки.
Кончик носа госпожи Ноби едва уловимо подрагивает. Она внимательно смотрит, не отводя взгляда, как слепой вырезает сначала знакомый абрис, после — длинные пряди, высокий красивый лоб, невидящие глаза…
Щеки госпожи Ноби горят румянцем.
Старый день сменяется новым, и мир тоже.
Кицунэ поднимается. Отступает назад на четыре шага. Поворачивается лицом к мастеру. Кладет узкие ладони с длинными пальцами и острыми когтями на бедра по диагонали, делает вдох. Выдох.
Медленно, пока ладони не лягут поверх колен, кланяется почти по правилам, впрочем, не сводя с резчика взгляда.
«Здравствуй, господин Наотаро. И. Прости меня?»
Ветер доносит звучную быструю трель садзаки.


незнакомые слова


@темы: 2022, сиреневый джокер, словотворное, будда-который-курит