...Мы были наркоманы стресса, некроголики дурных известий. И – началась ломка. Страшная. Тяжелая. Как выяснилось, сейфы и журналисты особенно плохо переносили хорошие новости. Осколки прошлого, привычные к постоянному испугу, сроднившиеся с ним, каждую радость воспринимавшие как преддверие стократ большей опасности. Мастера плевать через плечо. Знатоки черных кошек. Заклинатели демонов удачи.
**
Врать самому себе было приятно. Особенно на подпитии. Зная, что ты придешь в "Ящик Пандоры" еще раз. И еще. Потому что там собираются твои братья. Сейфы. Там собеседнику глядят в глаза. Там общаются только с тобой, и больше ни с кем. Даже когда бьют морду - бьют тебе. Только тебе. Тебе одному. И бьет - один. Целиком.
**
Что-то я злой сегодня. Это нехорошо.
Надо добреть.
Они все добрые. Участливые. Общительные. Черт побери, они даже разговаривают в нашем присутствии! Всегда. Вслух. Хотя сами не очень-то нуждаются в устной речи... Я чудесно помню день, когда доброта и участливость сделали качественный скачок. И смерть любимой бабушки-сейфа сделалась вдвойне трогательной, вдесятеро грустной, ибо большинство, резко увеличившись в размерах, вдруг отчетливо поняло: "Нас-то не коснется..." Верней, коснется, но легонько, мимоходом. Небольно. Неопасно. Единственно справедливый царь, Смерть перестала быть беспристрастной. Для большинства она вообще едва ли не перестала - быть. Стальная коса, по-прежнему острая для немногих, сделалась воздушным поцелуем, улыбкой клоуна, месяцем в небе...
Они добрые, потому что чувствуют себя виноватыми перед нами.
Я помню день, когда это зацепило лично меня. Впервые, зато наотмашь. Кривые, сбивчивые строки бегут по клетчатой пустыне: повторы, неудачные обороты, суета боли, выплеснутой гноем из воспаленной раны. Не люблю противные сравнения. Не люблю банальности, пропитавшей всю четвертую тетрадь - насквозь. Цинизма не люблю. А куда денешься? Довериться бумаге, беззвучно высказаться, - и то было трудно. Где уж тут возвращаться, править, вносить коррективы...
Сжечь - другое дело.
Но сперва перечитать. Чтобы обрести право - сжечь.
**
Гнусно это: про любовь умом понимать.
**
Он очень добр к нам, этот дивный новый мир. Заботится, старается, чтобы мы ни в чем не нуждались, чувствуя себя полноправными членами общества. И от его заботы ощущаешь свою ненужность во сто крат больше! Нет, я больше не мучаюсь, не рву остатки волос. Не посыпаю голову пеплом. Так, легкая грусть осени, бархатный сезон. Неторопливое, красивое увядание, коллапс Человечества. И мы, сейфы, глядим из зала на финал вселенского спектакля.
**
Волна - это мириады "проснувшихся" капель, осознавших себя морем. Вода, соленая вода... Она топит тебя без злого умысла. С любовью.
**
Но вы тоже не правы. Мы не наказаны. Мы с вами имеем то, о чем раньше, до открытия ментал-коммуникации, могли лишь мечтать. Обеспеченную, сытую жизнь среди цветника. Субсидии, уход, опеку. Свободу поступков. Долгую, если пожелаем, жизнь. Безболезненную, спокойную смерть. Мы получили мечту обычного человека. И мы не виноваты, что остальные получили гораздо больше. Мы не виноваты, и мы никогда не сможем понять до конца: что же на самом деле получили они?
**
Под Новый год Кирилл начал задаваться странным вопросом: почему Мишку в "Ящике Пандоры" уважают больше всех? Ведь не сейф, не родной-обреченный, а просто идейный упрямец, способный в принципе обзавестись "ментиком" в любое время, ринуться по накатанной, сладкой дорожке. Да, идейный, очень спокойно сказал Мишель, узнав о сомнениях друга. Таких, как ты, Кирюша, мало. А таких, как я, очень мало. Но ты понимаешь... Вокруг творится черт знает что - или Бог знает что; короче, они знают, а я не знаю. И вся эта утопия мне не по душе. Хотя бы потому, что решал не я, - решали за меня, полагая некоего Мишку Савельева винтиком грядущего Эдема. Так вот, я и мне подобные не любят быть винтиками. А когда приходится быть винтиками, ибо так решили вверху или внизу, мы пытаемся выпасть из общей машины, откатившись в траву. Возможно, машина обойдется без нас. А возможно, не обойдется. Вот я и хочу это узнать
**
Уходят из жизни старики, больные, просто уставшие жить люди - тихо, без мучений, без боли и ожидания. Толпами. С улыбкой на устах. Озноб от такой улыбки пробирает. Никогда, ни за какие коврижки не научиться сейфу так улыбаться; вот и вздрагиваем. Зачастую уходят и вполне бодрые, полные сил здоровяки. Как пассажиры с автобусной остановки, если ждать надоело.
**
Умом Кирилл понимал: "пробудившиеся" по-своему правы. Умом. Но не сердцем. В последние годы он слишком много понимал умом, оставляя сердце в тревожном недоумении, и теперь сердце решило отыграться за все. Здесь и сейчас взрослый избивал ребенка. Даже если истинный возраст Владика несопоставим с годами пророка Степы, - взрослое тело калечило детское тело. И здравый смысл поджимал хвост, прячась в тень.
Высшая правда, высшая логика - ложь и путаница.
Где отец твой, Адам? Вот, бежит.
Отец всегда бежит, когда его ребенку угрожает опасность. Смешной, слабый, наивный отец, - бежит, торопится, задыхаясь, хватает ртом сухие крошки воздуха... Вам все равно, живы или мертвы, ибо вы всегда живы?! Бессмертны?! Вечны?! А отцу все равно, жив он или мертв, свой ребенок корчится под ударами или чужой, - потому что отец, потому что готов умереть до срока, продолжаясь в сыне.У каждого свое бессмертие.
Вам - вечность, мне - миг.
@темы:
2013,
по венам,
сиреневый джокер,
читалочки,
разбавляя улыбки