Жилы кварца как прежде бугрятся на склонах.
читать дальшеЯ стою и смотрю на выцветшие, неровные чуть литеры старой, облезлой и покосившейся вывески над остовом когда-то синего (помню ещё) балкона. Взлётно-посадочная полоса заросла давным-давно.
Бархатцы чуть поодаль – родные мшистые горы. Евражка торчит любопытным носом у дырявой, поросшей травой и полной воды дождевой баклажки.
– Мама, – кричу я (мне скоро совсем двенадцать), – мама, ты видела? На реке! – Руки в муке вдруг отчётливо замирают, падают медленно, вязко, спотыкаются о подол цветастого. Я ещё слишком маленький, чтобы понять: жизнь закончилась, оборвалась, всё будет собрано впопыхах, сказано невпопад.
Сто семьдесят четвертый мой километр. Безымянная моя высота.
Я бреду, ветер толкает в плечи, проёмы окон зияют осколками и пустотами. В стёклах на третьем небо, яркое как мечта. Ржавая бочка лежит на боку и не может встать. Может, тогда, с мальчишками, мы её опрокинули на бегу?
Генке было всего под тридцать, когда он спился. Я пришёл: он лежит безразличный и скучный в своём гробу. Виктор прожил чуть менее четверти века. За неделю до четверти утонул. Вовкин след потерялся: Владимир уехал на материк; я однажды потом, в соцсетях, попытался его найти; у совсем незнакомого мне (только шрам над губой как у Вовки) – жена и сын.
Валька жил тогда чуть поодаль. Однажды ко мне пришёл: ничего в глазах не осталось – одна лишь скорбь; все твердили, что Валька был не при чём: на дороге был лёд, была ночь, был ветер и лёд. Та зима забрала восемь пальцев, жену и дочь. Он сказал: мне немного осталось, вернусь домой. «Я вернусь», – повторил, – «меня дочка ждёт».
На от времени выцветшем солнце: «ул. Любимцева, 23». На втором этаже никого, помутнели стёкла. Покосилась от времени антресоль. В уголке стоит банка с солью.
Ободрался кусок обоев. Совсем запылился стол. Слышу голос, как будто мамин, мол, снова развёл бардак. Закрываю глаза. Вдыхаю и выдыхаю. Мама, я уберу. Сейчас.
Запылённый рукав. Обнажённая гладь стола. След от циркуля, там, где его оставил. В третьем ящике ручка (чуточку потекла), две тетради. Вторая почти пустая.
Двери настежь. Веселые голоса. Шум и гам, толкотня, возня. Вижу: Генка тащит в руках ракету, Валька – книги про мушкетёров, Виктор – что-то в большой коробке, Вовка, кажется, не пришёл. Мама в платье: нарядном, цветном, в горошек, наливает в кувшин компот.
Мне тепло. Мне ещё через год двенадцать.
Город-призрак ещё живой.