Беги, милая.
Беги, глупая.
читать дальшеДевочка мечется в клети не то деревянных, добротных, дедом ещё струганных, не то в узилище собственных страхов и первородной памяти. Девочка мечется: милая, глупая, ма-лень-ка-я, ложь моя недосказанная, смерть моя неизведанная, сказка, былью проросшая сквозь острие клинка.
Не вздумай, прислушайся.
Не открывай.
Пальцы дрожат, рассыпаются бисером
чужою рукой обозначенные; краткий, небрежный почти экзорцизм: siprasidon, разъедены каплями цифры, не по порядку, не так, как должно, расставленные. Семь-один-пять, в сутки дважды. Тусклый отблеск фольги становится звоном в горниле калёного в дикой монгольской степи металла.
Крики столпились ордою там,
на чужих губах. Копьями тысяч стрел мысли её рассекают пространство и время, бьют испещрённые чретами-резами дикие сонмы копыт, стонет земля, гематомами талых, бурых, травой прошлогодней поросших проплешин тело своё расцветив.
Пальцы дрожат. Болтается ключ на шее, босые пятки сверкают в полночной, луной поцелованной вскользь, безбрежной, в себе притаившей коль не меня, то отзвук,
тьме.
Девочка тонет.
Чувствуешь? Девочка тонет
в ней.
Шаг за шагом во мне утопая всё глубже и глубже.
Беги, милая.
Беги,
глу-па-я.
Сердце бьётся осатанело. Гул монгольских имён настигает в сознание жалящим роем оставивших род свой пчелиный воинов. Змий корягою предболотной голеностоп оплетает посолонь; дом у змия в веками целованном черепе конском.
Я стою чуть поодаль, смотрю, не исчезну покуда, как девочка умирает, криком беззвучным болотную гниль расцветив. Голос моих шагов мхом прорастает на диких чащобных тропах.
Девочка не мечется больше.
Девочка теперь мёртвая-мёртвая. Замерла пленницей, очи недвижные вперила в неба просинь.
Я стою чуть поодаль
Смотрю.
Смеюсь.
Может, девочки и не было
вовсе.