12. Три монеты перевозчику

[violett-joker]

В первый раз мы встречаемся вскользь: тебе вечность-другая, мне шесть, и есть что-то такое во мне или чего-то такого во мне нет, что ты не находишь мне места на ласкаемой водами скорби широкой и крепкой ладье; монету, при жизни ещё зажатую мной в кулаке ещё там, не успел я толком ступить за грань, отобрал кто-то старше, сильнее, злее.

Ты сказал, почти на меня не глядя, что не можешь взять безбилетного.

Ты обманом украл моё право забыть и забыться.

Боль любила меня беспредельно, отчаянно, беззаветно, я дарил ей в ответ то упрямую злость, то почти обречённую нежность, я, признаться, давно позабыл, что однажды тебя встречал и до снова последнего вздоха даже не думал, что такие, как ты, способны если не лгать, то лукавить.

Мы с тобой повстречались ещё раз, когда началась война. Я, признаться, всегда был не слишком удачлив, не очень-то расторопен. То ли чья-то шальная, то ли разбитые ею стёкла напитали кровью сперва лохмотья, после деревом бывшую в прошлом иссохшую старую раму, а потом обожжённую в камень рыже-ржавую: та впитала, как губка, свой поблекший чуть-чуть подлатав, потускневший
цвет.

Ты сказал, почти на меня не глядя, что не можешь взять безбилетного. Я в ответ протянул монету – не случившийся мой обед, ты качнул головой, мол, не хватит – ступай-ка, бродяга, откуда ты там пришёл.

Я не знаю, что на тебя нашло.

Боль устала меня любить; жизнь тянула за годом год, синева протянулась под кожей корнями вен, седина паутиной едва оплела виски, сердце билось всё медленней и мудрей, я прочёл слишком многое о тебе, или ком-то таком на тебя похожем. На второй случившейся мировой я ходил с котомкою по сожженным, бесприютным мёртвым дарил монеты, говорили порою, что я в шаге всего от смерти; так и было – я шёл по пятам за смертью.

Я нагнал её тихим весенним вечером. Пахло плотью горелой, яблоней
и сиренью.

Ты сказал, почти на меня не глядя, что не можешь взять безбилетного. Я в ответ протянул монету, к ней добавил вторую, а после – третью. Мне на миг показалось, что ты постарел на вечность.
Ты сказал, мне вручая весло, мол, однажды я сам пойму. Знаешь, сколько уж минуло – я ничего не понял. Ты отвёз меня до границы и вместо – шагнул во тьму; я хотел шагнуть следом,
но следом-то не было
ничего.

С непривычки натёр рукоятью весла мозоли.

**

Я смотрю в вереницу усталых теней и не вижу ни душ, ни лиц; глажу пальцами реверс монет и аверс. Я не знаю, что стало со мною и что от меня осталось. Вспоминаю прочтённые в прошлом – ещё человеческом, стёртом почти из скупой молчаливой моей равнодушной памяти все те глупые байки о мире загробном, об аде и рае; я порою смеюсь
или мне это только кажется.

В первый раз мы встречаемся вскользь: мне вечность-другая, быть может – сотая, а тому, стоящему чуть поодаль, я понятия не имею, ты знаешь, сколько. Но я вижу не тень, не безликость, а солнцем сожжённую кожу, синяки на упрямых скулах, колючий терновый взгляд. Я качаю седою своей главой.

Безбилетным ко мне на ладью
нельзя.