2.Таверна «Н И Ч Е Г О» в глубине ада

[violett-joker]

И каждый мой вечер – проигранный новый бой.
И страшно подумать: так будет из года в год.
Друзья беспокоятся. «Что», - говорят, - «с тобой».
Да нет, ничего, - отвечаю. – Со мной ничего.
[с] Графит

Взгляд спотыкается о брусчатку, а после – теряется в буйной зелени позднего осеннего разнотравья. Георгины пламенеют сквозь стройные пики наглотавшихся хладных дождей сорных трав, колючие льдистые искры чертополоха дрожат на ветру, качают своими остриженными головами, не попадая в такт.

Дверной колокольчик тренькает рвано, чуть хрипло, будто бы вскользь, дубовая крепкая открывается неохотно, я знаю получше прочих – никто, кроме, пожалуй, меня, не обогреет незваного ни дежурной улыбкой, ни любопытством во взгляде. Петли скрипят как суставы юнца за шестьдесят, я полирую натёртый до блеска оранжевый медный чайник, старательно дожидаясь то ли звука шагов, то ли скупого покашливания, а, может быть, даже слова,
чего-нибудь, словом,
обманчиво настоящего
и мне предназначенного.

Страх медлит меня оставить, даже когда привычно почти ничего не случается; я не вижу пришедшего – тот занимает столик у окон, в которые бьются в грозу ветви усталых яблонь, роняя на стылый и прелый грунт перезрелые, яркие, точно солнце, сочные – патока, мёд, янтарь. В несбывшемся собственном ожидании мне чудится равно и облегчение, и печаль.

Мне бы хотелось, пожалуй, как этим почти бесконечным пришлым – беззвучным, безликим – сидеть в глубоком ротанговом кресле, пить терпкий и обжигающий горло до крика, которого не осталось, листать пожелтевшие фотографии-воспоминания, проживать обречённость всё испытать заново, смотреть бесконечную вечность в лицо своей муке и своему страху, с тщетной надеждой, мол, быть может, однажды, кто-то чуть более милосердный, чем каждый из здесь оказавшихся,
скажет, мол, ты своё отстрадал.
Убирайся.
И добавит, штамп ставя на пропуск, дежурное «более не греши» или «умница, что раскаялся».

Я протираю барную стойку. Полирую натёртый до блеска оранжевый медный чайник. Беззвучно молюсь, сочиняю обрывки псалмов на мотив подзабытой мантры.

Я четвертую (пятую? сотую?) вечность здесь.
И со мной ничего не случается.