1.2023

[violett-joker]

Дитя маялось, плакало громко, надрывно, надсадно. Билось что-то меж ребер его дико, отчетливо да отчаянно.

Лекари сменялись у постели раба божьего Иоанна чуть что не ежечасно. Цокали, оглаживали седые бороды, качали мудрыми головами, но слово лихое, недоброе, позабытое обронить сторонились - дорога голова на плечах, дорога милость четы цесарской, а немилость - того дороже.

Рос Ванька. Сторонились-то его сперва, после - пообвыкли, попервах только вздрагивали, когда расплачется вдруг али опечалится. Дети Ванюшу не жаловали - чудной, смурной да больно жалостлив - травинки не сломит, камнем не кинет в пса. Дразнить опасались - не чета им, цесаревич, - только смеялись порою над ним да звали шепотом жалящим да змеиным горько так, едко: "сердешный".

А как стукнул Ваньке годок тринадцатый, радость была великая. Вернулся из дальних странствий сердечных дел мастер - не то лекарь, не то колдун, - кордокрад, словом.

На четверг назначили операцию - пустяковую, малую, в лета давно минувшие такие каждому полагались, покуда надобности в них и вовсе-то не отпало. Ваня плакал, кричал, звал венценосную свою и бесстрастную мать, умолял отца.

В день седьмой короновали раба божьего Иоанна на царствие. Хладны были недвижные очи его да пусты от слез. Немы были уста его, ни печалию не тронуты, ни скорбью.

Кровь со главы усеченной венценосной матери-цесаревны была на детских почти ладонях: вязкая патока, мёд, не янтарный, не алый, цвета коры древесной да медной ржавчины.

Кордокрад по привычке давнишней собирался в дальние страны, уходил в мандры: в мешке заплечном инструменты из нержавеющей стали, в блокноте с тесьмой кожаной - заметки да записи, в хмуром разуме - яви и тайны, в колбе спирт да мышцы огрызок - сердце.

Рудимент раба божия Иоанна.