Franc jeu
читать дальше– Сыграем? – говорит Фран, и Смерть ожидаемо соглашается.
Фран перебирает в голове тысячу тысяч игр всех мастей и порядков, Смерть в каждой из них предательски хороша, а у Франа есть правило – не проигрывать никогда, пожалуй, это правило – единственное из тех, что у него остались: прочие Фран давно уже растерял, какие-то продал старьёвщику в лавку несбывшихся обещаний, за какие-то выменял вечность-другую у простаков, перепродал после втридорога, а каплю былого оставил искрою в мертворожденном янтаре, заточил в благородный металл и после – носил не снимая, и будто бы видел там, в янтаре, себя.
Фран улыбается сидящей напротив: ласковой и холодной, руки её сложены на коленях, спина идеально пряма, ни единой пряди волос не позволено виться, выбиваться из строгой прически и щекотать кожу. Фран щелкает пальцами: искры пляшут на кончиках ловких, отражаются в зеркалах, замирают, сплетаются с нитью мира, изменяя реальность. Фран наливает в стеклянные чаши чай и предлагает сыграть в фанты. Смерть выученно улыбается, расправляет привычным жестом несуществующие складки на тяжелой и темной ткани пышного платья. Берет в тонкопалую бледную узкую предложенный Франом стакан, отставляет его почти сразу же, дует на обожжённые пальцы так живо, так по-настоящему, что Фран успевает невольно залюбоваться.
Он улыбается, искры на кончиках его пальцев снова пляшут, нити мира дрожат и звенят; Смерть отчетливо осязает, как боль исчезает, будто той и не было никогда. Фран – искуснейший из воров, он однажды украл её право его забрать; ни допрос, ни обыск совсем ничего не дали.
А потом они встретились как-то раз, Фран был мертвецки весел и столь же пьян; он сидел на пороге сожжённой какой-то, пропахшей погибшей надеждой лавки, и играл на натянутых струнах мира, будто на нгони, и мелодия, что рождалась, пожалуй, слегка пугала даже не способную испугаться. Фран заметил стоящую под фонарём: молчаливую, губы – тонкий мазок кармина, косы свиты двуглавой гидрой. Он узнал её сразу же – сложно поди не признать, улыбнулся, достал из кармана чужие карты, протянул ей колоду, взглянул почти умоляюще.
Смерть сыграла и проиграла. Искры дрожали россыпью. Фран смеялся. После были шахматы, го, шашки. И чай. И ни единой ноты тоски и печали. И незнакомое прежде чувство, которое Смерть так никогда и не сумела понять. И непонятное прежде желание – смутное, неосязаемое, ускользающее – чтобы Фран смотрел на неё. Касался словами. Губами. Пальцами.
Фран предлагал сыграть. Смерть ожидаемо соглашалась.
**
Фран вдруг смотрит внимательно на визави: щеки её раскраснелись чуть, непокорная прядка выбилась там вон, за ухом слева, из строгой и аккуратной, допивает остывший чай и говорит буднично почти, почти нечаянно:
– А теперь загадай мне дать тебе то, чего ты больше всего желаешь, – искры дрожат на кончиках пальцев и медленно гаснут.
Смерть – ей было даже, пожалуй, весело миг назад, вдруг замирает, спотыкаясь о сказанное, кусает губу – такой человеческий жест. Ей вдруг хочется закричать. Заплакать. Ударить Франа.
Смерть совсем не имеет умения лгать. Смерть совсем не способна лукавить. Смерти хочется проиграть, пожалуй. Или, может быть, обыграть, наконец, Франа – за тысячу тысяч раз хотя бы однажды.
И она говорит:
– Я хочу тебя. Будь моим без остатка.
Фран соглашается. Ожидаемо.