- Гаспар! - Мне кажется, твое имя звучит так ярко, так громко, а вся правда в том, что оно — лишь шелест оторванного форзаца; слово ломается, ударяется об истлевшие стены, полусгнившие балки, заражается тленом, как некогда я — лживым своим милосердием; твое имя смертельно ранено, слышишь, да, оно умирает, вгоняя занозы в глухие твердые, а сонорным напарываясь на ржавый гвоздь. Спиной к стене. Стеной к двери.
- Гаспар, - повторяю я, облизывая сухие бескровные. Упрямства мне не занимать. Я могу произнести твое имя сто сорок четыре раза, деля бытие на короткие паузы — от звука до отзвука. Осталось сто сорок два или тысяча сто сорок два, или. Я повторяю твое имя и разжимаю пальцы. Книга падает на пол, раскрываясь на одной из пустых своих страниц, я смотрю в пустоту, вижу не то себя в ней, не то ее саму, я смотрю и вижу.
Ты не придешь.
Ты никогда не приходишь.
У мертвецов нет ни совести, ни сожалений.
Мне ли не знать.
Пустота смотрит на меня жадно и осуждающе. Слова упрямятся. Проступают на бледной коже чернильными нитями вен: выпусти. Я знаю, они сызновь меня обманут. Сколько я продержусь? День? Два? Имя?
Подтягиваю колени к груди. Делаю медленный вдох. Выдох.
- Гаспар, - снова зову я, отрешенно, обреченно, натягивая рукава до фаланг больших пальцев — не видеть слов, не вчитываться ни в единое из отзвучавших, касаюсь пальцами скрытых под тканью глубоких шрамов, - помнишь, - говорю, - ты свежевал меня наживо - па-лимп-сест, знаешь, это ведь я во всем виноват, я заразил тебя ими/собою, это ведь я виноват, Гаспар, я испачкал тебя чернилом, не кровью, почему ты не приходишь ко мне опять, я все знаю теперь, я бы тебе рассказал, как убить меня на-всег-да.
По щекам текут строки, пачкают ворот.
Я повторяю снова и снова, касаюсь ладонями переплета, оставляю отзвук себя самого в междустрочьях, имя пришлого в прошлом. Я бесконечно устал; это не наша война, может и наша, но не моя, я свою умер уже, я свою про-иг-рал, от нее мне на память лишь имя и шрамы.
Страницы, прежде пустые, измараны сомнительной полуправдой.
Я усмехаюсь: тебе бы не музу найти тогда, мой дорогой Гаспар, а редактора, мы бы тогда или не встретились вовсе, или встречались бы чаще.
Я смотрю на обложку и медленно, гадко так улыбаюсь.
Ты звучишь там так мертво, отчетливо, правильно, мой
автор.